Осенью 1945 г. побежденная Япония лежала в руинах не только в прямом, но и в переносном смысле. В отличие от Германии она сохранила определенный суверенитет в виде преемственности государственной власти (император, правительство, парламент) при том, что вся ее политика оказалась под строгим и внимательным контролем оккупационных властей. В течение всего периода американской военной оккупации в составе японского правительства присутствовал министр иностранных дел, но деятельность его министерства была ограничена, ибо до подписания Сан-Францисского мирного договора в 1951 г. отношения Японии с большинством стран не были официально восстановлены. Только с 1951-1952 гг. дипломатическая машина страны начала функционировать нормально.
Формально «реабилитация» Японии в мире началась с Сан-Францисского договора, но фактически ей предшествовала нормализация отношений с США, осуществленная главным образом усилиями премьер-министра С.Ёсиды, бывшего кадрового дипломата с более чем тридцатилетним стажем. Придерживавшийся однозначно проамериканских взглядов, Ёсида был идеальной кандидатурой на должность «оккупационного» премьера и смог установить хорошие личные отношения с Д.Макартуром и Д.Даллесом. Он сориентировал внешнеполитический курс Японии на военный и политический союз с США, оформленный «договором безопасности» 1951 г. Ёсида реабилитировал Японию в глазах «свободного мира», но вскоре этого стало недостаточно. Кроме того, это еще не открывало ей путь в Организацию Объединенных Наций.
Со сменой кабинета в Токио в 1960 г. совпало начало периода «высоких темпов роста», когда Япония приковала к себе внимание всего мира прежде всего в экономическом плане. Ее внешнеполитическая реабилитация в целом завершилась, и поэтому в последующие десятилетия мир смотрел на японскую дипломатию в основном как на орудие экономической экспансии, будь то отношения с США, ЕС или странами ЮВА. В вопросах обороны и безопасности Токио полностью следовал в кильватере политики Соединенных Штатов, хотя неизменно подчеркивал приверженность «мирной конституции» и «трем неядерным принципам». Важной сферой приложения сил японской дипломатии стало участие в международных организациях — от МВФ и ГАТТ до ЮНЕСКО и Красного Креста, где предпочтение отдавалось экономическим и гуманитарным, а не политическим и тем более военным аспектам международного сотрудничества. К тому же времени относится активизация «культурной дипломатии», для обеспечения которой в 1972 г. был создан Японский фонд. Однако ее по-настоящему интенсивное развитие началось лишь полтора десятилетия спустя.
Внешняя политика Японии 60 — 70-х годов была бедна яркими решениями и тем более яркими деятелями. После Сигэмицу ее министры иностранных дел существенно проигрывали Громыко, Киссинджеру или Геншеру, не говоря уже о том, насколько невыразительно смотрелись на мировой арене японские премьеры от Х.Икэды, которого Ш. де Голль однажды назвал «транзисторным торговцем», до Д.Судзуки. Пожалуй, можно выделить лишь харизматического К.Танаку, пребывание которого во главе правительства ознаменовалось установлением дипломатических отношений с КНР.
Определенные изменения наметились с приходом к власти в 1982 г. Я.Накасонэ. Новый премьер, не скрывавший ни своего национализма, ни приверженности образу «сильного политика», сам руководил разработкой внешнеполитической стратегии, не подменяя профессионалов, но ставя перед ними задачи, тем более что в течение нескольких лет он имел на посту министра иностранных дел единомышленника и соратника С.Абэ. Накасонэ нередко сравнивали с Киси, в кабинете которого состоялся его дебют в качестве министра. После 1960 г. Киси не занимал никаких официальных постов, но продолжал активно влиять на японскую политику в целом, а в ходе внутрипартийной борьбы между фракциями ЛДП поддерживал Накасонэ (С.Абэ был зятем Киси и унаследовал многие связи тестя).
Обладавший несомненным потенциалом лидера, Накасонэ придал внешней политике Японии новый импульс, поставив себе задачу привести политический престиж страны на международной арене в соответствие с ее экономической мощью. Он установил хороший персональный контакт с Р.Рейганом («Рон-Ясу») и М.Горбачевым, претендуя на роль провозвестника новой эры в отношениях сотрудничества «свободного мира» и коммунистического блока, Востока и Запада.
Советское военное присутствие в Азии, вооруженные конфликты в Афганистане и Кампучии, повстанческое движение в Бирме создавали общий фон нестабильности в регионе, что требовало принятия решительных мер со стороны развитых стран. Однако ни о каком военном участии Японии в решении этих проблем пока не могло быть и речи.
В марте 1990 г. новый премьер-министр Т. Кайфу сформулировал свое понимание нового мирового порядка, основанного на: 1) укреплении мира и безопасности; 2) уважении свободы, равенства и демократии; 3) гарантировании всемирного процветания через открытую рыночную экономику; 4) обеспечении развития, гарантирующего всем людям достойную жизнь; 5) создании системы стабильных международных отношений с диалогом и сотрудничеством как главными чертами3. Обнародованием этой формулировки он завершил свое пребывание в США, куда приезжал для урегулирования двусторонних торговых проблем, а затем эти же принципы были инкорпорированы в ряд программных документов правительства.
Меньше чем через полгода вызов всему новому мировому порядку, неотъемлемой частью которого провозгласила себя Япония, бросил Ирак. Когда Соединенные Штаты и ООН оперативно отреагировали на случившееся, официальный Токио не смог остаться в стороне.
Начавшаяся война в Персидском заливе поставила перед руководством Японии ряд принципиально важных вопросов.
Во-первых, вопрос о формах и методах участия страны в мерах по наказанию Ирака (и это при том, что осуждение его как агрессора было в Японии единодушным, как практически и консенсус в отношении необходимости присоединения к соответствующим коллективным акциям).
Во-вторых, вопрос о приведении в некое соответствие положения конституции об отказе «на вечные времена» от войны с необходимостью участия во внешнеполитических акциях по наказанию агрессора.
В-третьих, вопрос о степени подчиненности политики Японии в области обороны и безопасности курсу США.
12 октября 1990 г. Кайфу выступил в парламенте с предложением создать Международный миротворческий корпус с включением в его состав невооруженных японских военнослужащих для выполнения небоевых задач. Однако даже в такой смягченной форме идея посылки личного состава Сил самообороны за границу была принята в штыки не только оппозицией, но и частью либерал-демократов, включая таких влиятельных людей старшего поколения, как К.Миядзава и «серый кардинал» партии С.Канэмару. Кайфу снял предложение, когда стало очевидным, что у него нет шансов быть одобренным в парламенте.
Кроме того, до войны в Персидском заливе в Японии отсутствовала законодательная база для отправки личного состава Сил самообороны за рубеж, которую еще только предстояло создать. Поэтому правительство стало разрабатывать планы посылки к месту событий персонала, не входящего в Силы самообороны, чтобы обеспечить свое действенное участие в ликвидации кризиса и хоть как-то ответить на резкую критику позиции Японии со стороны США. 30 ноября Кайфу объявил о поддержке Японией резолюции ООН о применении силы против Ирака, если он не освободит оккупированные территории к 15 января 1991 г. Но этого было явно недостаточно.
События выявили прежде всего кардинальную разницу подходов внутри Японии и вне ее. В самой стране силы пацифистской ориентации решительно высказались против любой отправки личного состава Сил самообороны за рубеж — в том числе из нежелания создавать прецедент на будущее. Они жестко критиковали намерения правительства как агрессивные и неконституционные.
В то же время не прекращалась критика и за границей: японцев призывали наконец-то отказаться от роли «экономического животного» и делом поучаствовать в наказании агрессора, называя их пацифизм проявлением безответственности и попыткой оправдать свое бездействие. Изоляционистская позиция нанесла несомненный ущерб международному престижу Японии и даже поставила под сомнение дееспособность ее внешней политики. Более активное участие в операциях ООН против Ирака, возможно, могло бы приблизить Японию к заветной цели — месту постоянного члена Совета Безопасности.
Однако попытки правительства оправдаться перед мировым общественным мнением, когда боевые действия уже фактически закончились, не дали желаемого результата. Наиболее открыто выразил свое недовольство сам Кувейт: правительство этой страны оплатило целую рекламную полосу в «Нью-Йорк таймс», чтобы выразить благодарность всем странам, принимавшим участие в его освобождении, но не включило в их список Японию (оправдать эту беспрецедентную неблагодарность невозможно, поскольку расходы Японии во время «Бури в пустыне», 13 млрд. долл., превысили даже расходы США).
Уроки войны в Персидском заливе и мировая реакция на позицию Японии все-таки переломили позицию ее общественного мнения по вопросу об участии в миротворческих операциях ООН, но это произошло уже при кабинете Миядзавы.
Повторяя цитированное выше заявление Кайфу об основах нового мирового порядка, авторы документа сформулировали концепцию «идеального мирового сообщества» и наметили пути возможного участия Японии в достижении этой цели, в том числе посредством участия в мерах по ослаблению международной напряженности, развитию экономического сотрудничества и системы свободной торговли и пропаганде духа интернационализации.
Одновременно они открыто признали, что реакция Японии на события в мире до сих пор имеет преимущественно пассивный характер и что механизм принятия решений руководством страны медлителен и неадекватен стремительно меняющейся ситуации, когда «сила» по-прежнему остается важным фактором международных отношений.
В это же время наметился, по крайней мере на словах, новый виток «глобализации» японской политики. С 1992 г. Белая книга по внешней политике не содержит больше разделов об отношениях Японии с теми или иными странами или регионами, но построена по проблемам, на первое место среди которых выдвинулись разоружение ( в свете благополучного окончания «холодной войны») и внешнеэкономическая помощь.
К.Миядзава, сменивший Кайфу, был известен как либерал и «защитник конституции», отстаивающий эти позиции и сейчас. Между тем ему надо было решать вопрос о миротворческих операциях ООН, и уже в декабре 1991 г., вскоре после вступления в должность, он попытался провести через парламент законопроект об участии Сил самообороны в таких операциях. Однако добиться своего ему удалось только через полгода. ЛДП не имела необходимого большинства и была вынуждена пойти на компромисс с оппозицией. Законопроект пришлось переработать, чтобы собрать необходимые голоса.
Конец эры монопольного правления ЛДП и так называемой «системы 1955 года» ознаменовался рядом перемен в японской политике. Новый премьер сосредоточил основные усилия на внутренних реформах и мерах по выведению страны из политического кризиса, провозгласив основой деятельности своего кабинета политические и административные реформы.Подчеркивая приоритет внутриполитических проблем, Хосокава тем не менее поспешил встретиться с Б.Клинтоном и Б.Ельциным, многократно откладывавшийся визит которого в Японию наконец-то состоялся в октябре 1993 г.
Если в российско-японских отношениях удалось достичь хотя бы формального прогресса путем принятия Токийской декларации, то переговоры с Вашингтоном по вопросам внешней торговли зашли в тупик: 11 февраля 1994 г. Хосокава и Клинтон публично и откровенно заявили о невозможности достижения на данном этапе соглашения или даже компромисса в этой области. Как показали дальнейшие события, это не означало наличия в двусторонних отношениях фатально неразрешимых проблем, но в тот момент ситуация казалась исключительно серьезной. Последующие переговоры министра торговли М.Кантора и министра финансов Ц.Хаты немного смягчили напряженность, но накопившиеся проблемы, прежде всего связанные с внешнеторговым балансом, решить так и не удалось10.
К числу заметных внешнеполитических акций администрации Хосокавы следует также отнести более активное участие Японии в миротворческих операциях ООН (Кампучия, Мозамбик, Сальвадор). Несомненным признанием ее вклада стало назначение японского дипломата Я.Акаси, бывшего руководителя этих операций в Кампучии, на аналогичную должность в Югославии, где к урегулированию конфликта безуспешно прилагали усилия такие авторитетные ветераны мировой политики, как С.Вэнс, бывший госсекретарь США, и лорд Оуэн. Можно сказать, что в это время Япония в целом реабилитировалась в глазах мирового сообщества за свою пассивность во время войны в Заливе.
29 июня новым премьер-министром стал лидер социалистов Т.Мураяма, малоизвестный в политических кругах и не имевший никакого опыта государственной службы. Его откровенно называли «переходным» премьером, рассматривая в качестве главной фигуры кабинета даже не председателя ЛДП Ё.Коно, министра иностранных дел и вице-премьера, а министра внешней торговли и промышленности Р.Хасимото. Мураяма, начисто лишенный не только необходимого административного опыта, но и личного обаяния, вызывал то жалость, то насмешки: в прессе не раз писали, что он «похож на старого крестьянина» и «был бы отличным деревенским старостой». Но он вполне устраивал партнеров по коалиции, особенно ЛДП, в очередной раз переживавшую период внутренних разногласий.
Основной темой внешнеполитической риторики Мураямы и Коно стал приближавшийся пятидесятилетний юбилей окончания войны на Тихом океане. Уже 23 августа 1994 г. премьер отправился с официальным визитом на Филиппины, в Сингапур, Малайзию и Вьетнам именно для того, чтобы принести извинения за японскую агрессию в прошлом и подтвердить обещания об оказании этим странам экономической помощи в будущем. Эти же темы занимали главное место в его программной речи в парламенте 20 января 1995 г.
Политика его кабинета в сфере обороны и безопасности была отмечена несколькими новациями. Белая книга по обороне за 1994 г. впервые назвала главной угрозой безопасности в регионе не Россию, а КНДР, указав в качестве дестабилизирующих факторов сохранение напряженности на Корейском полуострове и ядерные вооружения КНДР, нестабильное положение в вооруженных силах России и модернизацию Китаем своих сухопутных сил. Особое внимание обращалось на неразрешенные «даже по окончании холодной войны» территориальные споры, прежде всего в отношении Южно-Курильских островов и островов Спратли (Сэнкаку). Все большее место в официальных публикациях МИД стало уделяться региональным конфликтам и роли Японии в их урегулировании (в том числе потенциальной), что хорошо видно, скажем, при сравнении Голубых книг по внешней политике 1993 (администрация Хаты) и 1995 гг. (администрация Мураямы).
Дипломатическая активность Ё.Коно на какое-то время сосредоточилась преимущественно в АТР, где он не только извинялся за прошлое, но и стремился максимально подчеркнуть заинтересованность Японии в совместном со странами региона продвижении к «созданию новой эры».
Одним из направлений его усилий стало преодоление взаимного недоверия между развитыми странами и АСЕАН, чему способствовала встреча АРЕС (Организация азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества) в ноябре 1994 г. Принятая по ее итогам «Богорская декларация» опять-таки больше похожа на протокол о намерениях, чем на руководство к действию (японская дипломатия поспешила поставить ее принятие себе в заслугу).
Последней важной внешнеполитической акцией администрации Мураямы стал саммит восемнадцати стран АРЕС в Осаке в середине ноября 1995 г. Его ход был омрачен внезапным отказом от участия в нем Б.Клинтона, но Япония приложила максимум усилий, чтобы использовать встречу для пропаганды своего внешнеполитического и внешнеэкономического курса.
Как внешняя, так и внутренняя политика Японии пережила зримые изменения со сменой правительства: 11 января 1996 г. Р.Хасимото, избранный в сентябре 1995 г. председателем ЛДП взамен Ё.Коно, сформировал свой первый кабинет. Партнеры по коалиции остались прежними — СДПЯ и Новая партия Сакигакэ, но либерал-демократы открыто показали, «кто в доме хозяин». Пост министра иностранных дел занял бывший начальник Управления национальной обороны Ю.Икэда.
Основные усилия нового кабинета были направлены на изменение избирательной и налоговой систем, преодоление последствий террористических актов «Аум синрикё» и волны банкротств страховых и кредитных фирм, работавших с недвижимостью, выход из нового кризиса в отношениях с США в связи с событиями на Окинаве и т.д.
Хасимото предпринял попытку вернуться к отношениям «Рон-Ясу», и это ему в целом удалось. Новая Совместная декларация гарантировала дальнейшее сохранение американского военного присутствия в АТР, что было вызвано усилением напряженности на Корейском полуострове, в Кампучии, между КНР и Тайванем. Япония подтвердила верность всем своим обязательствам в рамках существующих договоренностей с Соединенными Штатами, причем сделала это в открытой и решительной форме, что позволило экспертам говорить об оживлении ее военной политики.
Далеко не все страны с одобрением встретили новую Совместную декларацию. Поэтому переговоры Хасимото с лидерами США, России и КНР как раз и должны были показать, что у четырех крупнейших тихоокеанских держав нет принципиальных политических разногласий, которые нельзя было бы успешно преодолеть за столом переговоров. В этом отношении особенно показательны его «встречи без галстуков» с Б.Ельциным в Красноярске (ноябрь 1997 г.) и Кавано (март 1998 г.), к которым мы еще вернемся. Они стали началом «евразийской дипломатии» японского премьера, провозглашенной им в конце июля 1997 г.
В сентябре 1997 г. были обнародованы новые Основные направления военного партнерства и сотрудничества США и Японии, заменявшие аналогичный документ 1978 г. и развивавшие Совместную декларацию 1996 г., облекая ее положения в форму конкретного плана мероприятий21. Подчеркивалось, что в области обороны и безопасности остаются в силе все прежние договоренности, иными словами, основы «сан-францисской системы». Главной целью сотрудничества было названо обеспечение результативной и быстрой координации действий сторон в случае возникновения критической ситуации.
Пекин принял это положение на свой счет и, осудив документ как попытку США, неазиатской страны, вмешиваться в обеспечение безопасности Азии, призвал другие страны региона присоединиться к его позиции.
Беспокойство КНР вполне оправданно: помещенные в конкретный политический контекст обтекаемые формулировки документа ясно показывали, кого именно партнеры считают своим главным потенциальным противником22.
Имя Обути в качестве одного из его возможных преемников называлось и ранее, но мало кто предполагал столь скорую смену кабинета. Причины падения популярности Хасимото весной-летом 1998 г. были связаны почти исключительно с внутренними проблемами, особенно с ситуацией в экономике, так что о неуспехе его дипломатии не может быть и речи23. Более того, назначение Хасимото главным внешнеполитическим советником кабинета, ответственным за подготовку и заключение мирного договора с Россией, является несомненным признанием его заслуг на дипломатическим поприще.
Дипломатия кабинета Обути еще находится в процессе становления. Пока же отметим только тот факт, что новый премьер, которого американские газетчики язвительно прозвали «холодной пиццей», проигрывает своему предшественнику как на внутриполитической, так и на внешнеполитической арене. Впрочем, Хасимото ушел, оставив после себя множество нерешенных проблем и ряд невыполненных обещаний (в том числе международного характера), а потому его отставка была истолкована некоторыми аналитиками и СМИ как уход от ответственности под благовидным предлогом.
Непокоренные вершины: Совет Безопасности и «северные территории»
Несмотря на внушительный ряд достижений, Япония пока не решила двух важнейших задач, без которых ее внешнеполитическая «реабилитация» остается неполной.
Во-первых, она так и не добилась места постоянного члена Совета Безопасности (СБ) ООН. Трудно не согласиться с японскими лидерами, когда они говорят, что их страна, вторая по экономической мощи держава мира, занимает не менее важное положение, чем Россия и КНР, и несомненно более важное, чем Великобритания и Франция, даже несмотря на наличие у двух последних ядерного оружия. Приведение формального статуса Японии в рамках ООН в соответствие с фактическим положением вещей уже не первый год остается одним из главных пунктов программы японской дипломатии, но продвижение к намеченной цели оказалось мучительно медленным.
Во-вторых, до сих пор не разрешена проблема «северных территорий» и не заключен мирный договор с Россией: до недавнего времени Токио акцентировал внимание на первом пункте как непременном условии для второго, но постепенно отказывается от такой последовательности действий, понимая ее бесперспективность.
Как известно, Организация Объединенных Наций была задумана и создана как союз победителей, четко обозначивших в ее Уставе «бывших противников», которые могут быть допущены в нее, а значит и в «мировое сообщество», только после полного «перевоспитания» и с согласия победителей.
На протяжении ряда лет Япония и Германия вели борьбу за отмену соответствующих статей Устава, поскольку они давно уже выполнили свое назначение и потеряли всякий смысл, но только 11 декабря 1995 г. Генеральная Ассамблея после долгих дебатов приняла резолюцию об этом. Японская дипломатия восприняла ее как большой успех, потому что отныне устранено одно из главных формальных препятствий на пути вхождения Японии в СБ в качестве постоянного члена — если, конечно, Генеральная Ассамблея все-таки решит увеличить число таковых. Между тем страна восемь раз избиралась временным членом СБ, что, является рекордом. Впрочем, это слабое утешение.
С начала 90-х годов Япония все более активно поднимала вопрос о так называемом «равном представительстве» в СБ, ссылаясь на то, что число стран — членов ООН со времени основания возросло в три с лишним раза, а число постоянных членов СБ осталось неизменным. Некоторые даже предлагали вывести из числа постоянных членов СССР, который перестал существовать как единое государство, утратив таким образом свой авторитет и роль в мировой политике, но эти идеи, высказывавшиеся, естественно, сугубо неофициально, никакой поддержки в мире не получили и быстро сошли на нет, хотя Япония ( в виде компенсации?) долго сопротивлялась полноценному представительству России на встречах «большой семерки». В июле 1993 г. Токио представил в ООН свои «соображения» по вопросу о реформе СБ, которые затем были развиты в речи М.Хосокавы 27 сентября на сессии Генеральной Ассамблеи, куда он совершил свой первый официальный визит.
Заявив, что Япония испытывает «сожаление» по поводу своих прежних акций (имелась в виду ее политика во время войны в Персидском заливе), премьер заверил мировое сообщество в готовности страны внести максимально возможный вклад в деятельность ООН, причем не только деньгами, но и людьми (снова отголосок «Бури в пустыне»!). Вместе с тем он подчеркнул, что «Япония намеревается конструктивно участвовать в дискуссиях о реформе СБ».
Заслуживает внимания концовка речи премьера: Хосокава вспомнил И.Нитобэ, дипломата и публициста, который был первым представителем Японии в Совете Лиги Наций и постоянным заместителем ее генерального секретаря, и пространно процитировал его, видимо, из желания напомнить собравшимся о былом международном статусе Японии, полного восстановления которого она теперь добивается.
Существенная активизация усилий Японии по укреплению своих позиций в ООН пришлась на период правления администрации Мураямы. О значимости этой проблемы для японской дипломатии наглядно свидетельствует сравнительный анализ Голубых книг по внешней политике 1993 и 1995 гг.: в первой деятельности ООН, включая миротворческие операции и реформу СБ, посвящено всего несколько страниц в середине книги, в то время как во второй этот раздел переместился ближе к началу и стал более подробным.
Выступая 27 февраля 1994 г. на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, Ё.Коно прямо заявил, что Япония «готова взять на себя ответственность постоянного члена СБ», выразив при этом надежду на «понимание».
Его аргументы настойчиво повторял постоянный представитель Японии в ООН Х.Овада, напомнив об успешной работе его страны в СБ и выразив надежду на скорое решение вопроса26.
Годом позже Коно снова заявил: «Япония считает необходимым расширить СБ за счет включения в его состав в качестве постоянных членов стран, несущих бремя глобальной ответственности, а также увеличения количества временных членов»27. Но и этот призыв остался без ответа.
Администрация Хасимото предпочла перевести разговор на более практическую основу. Выступая в ООН 24 сентября 1996 г., новый премьер вместо общих фраз о роли ООН в мировой политике и готовности Японии «внести свой вклад» перечислил основные направления внешнеполитической деятельности страны в увязке с действиями и программами ООН. Конкретный, деловой тон его выступления выгодно отличался от довольно расплывчатых речей Коно. Более того, Хасимото изменил тактику: не настаивая (пока) на предоставлении Японии места постоянного члена СБ, он выставил кандидатуру своей страны на пост временного члена и получил поддержку внушительного большинства участников Генеральной Ассамблеи.
Кроме того, премьер ненавязчиво напомнил, что он представляет второго по значению финансового спонсора ООН и что его страна выступает за строгую финансовую дисциплину в организации28. Этот «весомый, грубый, зримый» аргумент прозвучал впервые, но был немедленно развит как официальными, так и полуофициальными изданиями МИД, которые не преминули заметить, что Япония вносит в бюджет ООН больше, чем Британия, Франция и КНР вместе взятые, а доля Германии (знаменательное сопоставление!) превышает долю каждого из трех упомянутых постоянных членов СБ в отдельности29.
Может быть, этот довод подействует сильнее прочих в условиях финансового кризиса, в котором оказалась ООН из-за хронической неплатежеспособности ряда стран и трений с США, где конгресс все более активно сопротивляется предложениям президента о финансировании международных организаций.
Формально главным препятствием к вхождению Японии в СБ в качестве постоянного члена является ограничение его численного состава. В случае, если оно будет снято, шансы Японии и Германии собрать необходимое большинство голосов совершенно очевидны. Помешать им может только вето одного из постоянных членов. Однако такой вариант нежелателен для обеих сторон: применивший свое право вето постоянный член противопоставит себя как Японии, выражающей свою добрую волю, так и большинству членов мирового сообщества. В свою очередь, для Японии это будет ни с чем не сравнимая «потеря лица».
Полагаю, что именно желание избежать столь напряженной ситуации и удерживает Японию от более решительных мер, пока она не имеет стопроцентной уверенности в успехе. Ее неуверенность связывается прежде всего с позицией России и КНР, поскольку в отношениях Токио с Москвой и Пекином остается немало неурегулированных вопросов. Следовательно, поддержка, которую они способны оказать Японии, может быть поставлена в зависимость от уступок Токио при их решении. Ясное дело, Японию такой вариант не устраивает.
В российско-японских отношениях последних лет несомненно возросла роль китайского фактора. Долгие годы КНР благожелательно рассматривалась Японией как безусловный противник СССР и противовес «советской угрозе», т.е. как если не союзник, то по крайней мере меньшее из двух зол. Но распад СССР и сокращение российского военного присутствия на Дальнем Востоке и в АТР в целом в сочетании с мощным экономическим прогрессом Китая и ростом его военной мощи изменили баланс сил в регионе в его пользу. Более того, Москва и Пекин не только покончили с враждой прошлых лет, но и объявили о переходе к стратегическому партнерству.
Теперь Японии приходится считаться с союзом России и Китая, которые в отдельных вопросах могут выступить против нее единым блоком. Поэтому японские лидеры предпочитают не злить континентального гиганта, неизменно подчеркивая, что считают Тайвань частью КНР и не поддерживают политику «двух Китаев», как об этом заявил Р. Хасимото во время обсуждения в парламенте новых Основных направлений японо-американского военного сотрудничества.
Голубая книга по внешней политике 1997 г. уделила Китаю и отношениям с ним особенно много внимания, специально подчеркнув, что «стабильные отношения между Японией, США и КНР жизненно важны для мира и стабильности в АТР». Иными словами, повышение статуса Японии в ООН и заключение мирного договора с Россией являются наиболее трудными и ответственными задачами, которые стоят сегодня перед японской дипломатией. Несмотря на многосторонний и многоаспектный характер обеих проблем, их успешное решение зависит прежде всего от самой Японии — ее политиков и дипломатов, а также общественных деятелей, аналитиков и журналистов, чью роль не следует преуменьшать. Обладает ли она «здесь и теперь» потенциалом, необходимым для достижения желаемого результата, покажет будущее. Но некоторые предположения можно сделать уже сегодня.